Афера Миранды Товстик: обман родителей детей с РАС и побег из Грузии
Женщина, которая входила в доверие к родителям детей с РАС в Грузии, выдав себя за одну из них, и организовала масштабную финансовую схему, собрав десятки тысяч долларов под видом помощи и лечения
Весной 2025 года в Тбилиси сразу несколько семей, воспитывающих детей с расстройствами аутистического спектра (РАС – прим. ред.), узнали, что они стали жертвами одной и той же мошенницы. На протяжении почти двух лет она представлялась матерью ребенка с РАС, водила его на те же занятия, участвовала в семейных встречах, советовала врачей и становилась «своей» в самом уязвимом сообществе. Затем исчезла – вместе с десятками тысяч долларов, собранными якобы на высокодоходные вклады и экспериментальное генетическое лечение.
Миранда Товстик (предположительно с дочерью Миланией)
Впервые Миранда Товстик – под этим именем она представлялась последние три года (второе имя Ека Шония) – появилась в кругах родителей детей с расстройствами аутистического спектра в апреле 2023 года. Вместе с дочерью с РАС она стала посещать коррекционные центры, занятия и групповые активности, где познакомилась со своей первой жертвой.
Марина уже около года водила дочь в центр. Ранее врачи поставили девочке диагноз – расстройства аутистического спектра.
Первое впечатление Миранда произвела как человек крайне вовлеченный в тему коррекции. Она хорошо была знакома с методиками лечения, диетами, делилась собственным опытом и ссылалась на исследования. Казалось, у нее такая же жизнь – полная тревоги за будущее ребенка. Именно это сблизило ее с Мариной и другими родителями.
«В общем, она как бы тоже была, наверное, первым и единственным человеком, которая так же, как и я, в теме, тоже заинтересована, тоже не покладая рук что-то ищет, альтернативные методы лечения и т. д.», – рассказывает Марина.
Марина уже около года водила дочь в центр. Ранее врачи поставили девочке диагноз – расстройства аутистического спектра.
Первое впечатление Миранда произвела как человек крайне вовлеченный в тему коррекции. Она хорошо была знакома с методиками лечения, диетами, делилась собственным опытом и ссылалась на исследования. Казалось, у нее такая же жизнь – полная тревоги за будущее ребенка. Именно это сблизило ее с Мариной и другими родителями.
«В общем, она как бы тоже была, наверное, первым и единственным человеком, которая так же, как и я, в теме, тоже заинтересована, тоже не покладая рук что-то ищет, альтернативные методы лечения и т. д.», – рассказывает Марина.
Следующие полгода Миранда и Марина общались практически каждый день. У них были дети примерно одного возраста, и вскоре они начали водить их вместе на коммуникативные группы – занятия, где детям с РАС помогали развивать навыки взаимодействия. Общение быстро переросло в тесную дружбу: совместные прогулки в парках, разговоры о жизни и будущем, встречи по выходным, переписки до глубокой ночи. Миранда вскоре познакомилась с семьей Марины, ее мужем и матерью.
С другой своей жертвой, Ниной [имя изменено], Миранда познакомилась в том же коррекционном центре чуть позже, летом 2023 года. «Она снимала квартиру рядом, в соседнем доме. Виделись только на занятиях. Иногда она приглашала меня к себе домой, пока дети были на занятиях», – вспоминает Нина.
По той же схеме за короткий промежуток времени Миранда сблизилась и с Ниной. Впервые пришла к ней в гости на Новый год – уже в январе 2024-го.
Нина зарабатывала уборкой квартир и подъездов. «Я убирала и у ее квартиру, когда она переехала – тоже рядом с центром. Муж мой тогда был безработным. Доход был небольшой». Когда супруг уехал на заработки в Германию, Миранда стала регулярно расспрашивать, присылает ли он деньги. «Так как были доверительные отношения, я ей все рассказывала».
По той же схеме за короткий промежуток времени Миранда сблизилась и с Ниной. Впервые пришла к ней в гости на Новый год – уже в январе 2024-го.
Нина зарабатывала уборкой квартир и подъездов. «Я убирала и у ее квартиру, когда она переехала – тоже рядом с центром. Муж мой тогда был безработным. Доход был небольшой». Когда супруг уехал на заработки в Германию, Миранда стала регулярно расспрашивать, присылает ли он деньги. «Так как были доверительные отношения, я ей все рассказывала».
Первые вложения: вклады ВТБ
К 2024 году Миранда прочно вошла в жизни семей. Разговоры постепенно начали касаться не только воспитания и лечения, но и будущего – особенно финансового.
«Были обсуждения, как это все вывозить, откуда брать столько денег. Нужно очень много средств, все стоит безумно дорого, 500 неврологов, врачей, обследований... Мы все это обсуждали, что невозможно все тянуть, что мы живем в минус, потому что тратим больше, чем зарабатываем. И что будет с нашими детьми дальше? То есть, вот, например, мы их там корректируем, корректируем, корректируем, и дальше все равно они никогда не смогут жить самостоятельной жизнью», – рассказывает Марина.
В марте 2024 года, вспоминает она, Миранда впервые предложила вложить деньги «с выгодой». По легенде, Миранда работала риск-менеджером в российском банке ВТБ, где у сотрудников был доступ к внутренним корпоративным программам: страховая компания ставила задачи по продаже полисов, и сотрудники могли вкладываться в эти продукты под значительно более высокий процент, чем в обычных банках.
К 2024 году Миранда прочно вошла в жизни семей. Разговоры постепенно начали касаться не только воспитания и лечения, но и будущего – особенно финансового.
«Были обсуждения, как это все вывозить, откуда брать столько денег. Нужно очень много средств, все стоит безумно дорого, 500 неврологов, врачей, обследований... Мы все это обсуждали, что невозможно все тянуть, что мы живем в минус, потому что тратим больше, чем зарабатываем. И что будет с нашими детьми дальше? То есть, вот, например, мы их там корректируем, корректируем, корректируем, и дальше все равно они никогда не смогут жить самостоятельной жизнью», – рассказывает Марина.
В марте 2024 года, вспоминает она, Миранда впервые предложила вложить деньги «с выгодой». По легенде, Миранда работала риск-менеджером в российском банке ВТБ, где у сотрудников был доступ к внутренним корпоративным программам: страховая компания ставила задачи по продаже полисов, и сотрудники могли вкладываться в эти продукты под значительно более высокий процент, чем в обычных банках.
В то же время такое же предложение поступило от Миранды и Нине.
«Она предложила помочь. Типа работает в ВТБ банке, онлайн. И для работников банка есть вклады в страхование. «Я так зарабатываю, мне тебя жалко, ты вот даже не можешь сына повести к логопеду платно». До этого мы просто ходили только по государственным программам», – говорит Нина.
По ее словам, в марте 2024 года она впервые передала Миранде 1 000 евро под небольшой процент – на три месяца. Та выплачивала по 134 лари в месяц. Уже в мае предложила «положить» еще – на этот раз Нина отдала 3 500 долларов под 41% годовых. Деньги возвращались частично, появлялись предложения продлевать, добавлялись «двухнедельные вклады». Все это выглядело как внутренняя банковская схема. «Все крутилось-вертелось, что-то возвращала, что-то – нет».
В сентябре 2024 года у Нины уже была сумма около 21 000 долларов, и Миранда предложила разместить ее на полгода под 95%. Позже, после Нового года, поступило новое предложение – под 292%. «У меня на руках денег не было – я заняла у родственников. 22 000. И все это я должна была получить 12 марта».
«Она предложила помочь. Типа работает в ВТБ банке, онлайн. И для работников банка есть вклады в страхование. «Я так зарабатываю, мне тебя жалко, ты вот даже не можешь сына повести к логопеду платно». До этого мы просто ходили только по государственным программам», – говорит Нина.
По ее словам, в марте 2024 года она впервые передала Миранде 1 000 евро под небольшой процент – на три месяца. Та выплачивала по 134 лари в месяц. Уже в мае предложила «положить» еще – на этот раз Нина отдала 3 500 долларов под 41% годовых. Деньги возвращались частично, появлялись предложения продлевать, добавлялись «двухнедельные вклады». Все это выглядело как внутренняя банковская схема. «Все крутилось-вертелось, что-то возвращала, что-то – нет».
В сентябре 2024 года у Нины уже была сумма около 21 000 долларов, и Миранда предложила разместить ее на полгода под 95%. Позже, после Нового года, поступило новое предложение – под 292%. «У меня на руках денег не было – я заняла у родственников. 22 000. И все это я должна была получить 12 марта».
Марина тоже решила попробовать и передала Миранде около 15 000 долларов. Спустя месяц та действительно вернула вложенные средства с обещанным процентом. После этого тема денег на время ушла из разговора – до лета 2024 года, когда Миранда снова предложила повторить операцию.
«Я ей перечислила несколько раз крупную сумму, чтобы они просто лежали на будущее наших детей. Миранда говорила, что они полежат до марта, и потом мы сможем их снять, и позволить все что угодно для наших детей. Мы больше не будем ломать голову, на что нам их содержать, где они могут жить. Мы можем в любой стране им обеспечить реабилитацию».
По словам Марины, общая сумма последующих перечислений Миранде составила 74 000 долларов.
«Я ей перечислила несколько раз крупную сумму, чтобы они просто лежали на будущее наших детей. Миранда говорила, что они полежат до марта, и потом мы сможем их снять, и позволить все что угодно для наших детей. Мы больше не будем ломать голову, на что нам их содержать, где они могут жить. Мы можем в любой стране им обеспечить реабилитацию».
По словам Марины, общая сумма последующих перечислений Миранде составила 74 000 долларов.
Инновационное лечение
Осенью 2024 года Марина решила отправиться в Москву, чтобы провести генетическое исследование для своего ребенка.
«На тот момент я изучала работы генетиков и биохимиков, которые говорили, что есть очень много состояний, которые путают с РАС. Эти состояния можно через сигнальные пути корректировать, именно не лечить, а корректировать. Есть какие-то заболевания генетические, которые тоже можно спутать с аутизмом, но они известны науке и поддаются коррекциям лечения», – рассказывает Марина.
Сигнальные пути – это биохимические процессы, с помощью которых клетки обмениваются сигналами, влияя на рост, развитие и работу организма. В случае с РАС их корректировка с помощью лекарств или терапии может использоваться не для «лечения аутизма», а для воздействия на сопутствующие генетические нарушения, если диагноз имеет смешанную природу.
Осенью 2024 года Марина решила отправиться в Москву, чтобы провести генетическое исследование для своего ребенка.
«На тот момент я изучала работы генетиков и биохимиков, которые говорили, что есть очень много состояний, которые путают с РАС. Эти состояния можно через сигнальные пути корректировать, именно не лечить, а корректировать. Есть какие-то заболевания генетические, которые тоже можно спутать с аутизмом, но они известны науке и поддаются коррекциям лечения», – рассказывает Марина.
Сигнальные пути – это биохимические процессы, с помощью которых клетки обмениваются сигналами, влияя на рост, развитие и работу организма. В случае с РАС их корректировка с помощью лекарств или терапии может использоваться не для «лечения аутизма», а для воздействия на сопутствующие генетические нарушения, если диагноз имеет смешанную природу.
Миранда решила последовать ее примеру и тоже сдала генетический анализ для своего ребенка. Результаты ее теста пришли раньше: в заключении были указаны два патогенных гена.
Она обратилась к местному генетику, который, по ее словам, заявил, что ничего сделать нельзя – диагнозы включали аутизм, умственную отсталость, СДВГ и, возможно, другие сопутствующие нарушения.
«Затем пришла генетика моего ребенка, и там они тоже нашли патогенный ген, который отвечает за нейроразвитие. Об этом гене я не нашла никакой информации в русскоязычном интернете. Только на зарубежных, на англоязычных сайтах. Там говорилось, что лечения от него нет», – рассказывает Марина.
Она обратилась к местному генетику, который, по ее словам, заявил, что ничего сделать нельзя – диагнозы включали аутизм, умственную отсталость, СДВГ и, возможно, другие сопутствующие нарушения.
«Затем пришла генетика моего ребенка, и там они тоже нашли патогенный ген, который отвечает за нейроразвитие. Об этом гене я не нашла никакой информации в русскоязычном интернете. Только на зарубежных, на англоязычных сайтах. Там говорилось, что лечения от него нет», – рассказывает Марина.
Марина вспоминает, что задолго до истории с лечением Миранда упоминала о своей матери – та якобы работала детским нейрохирургом в Москве и была хорошо знакома с представителями научного сообщества.
Когда результаты генетического теста оказались неутешительными, Миранда заявила, что не собирается сдаваться и продолжит искать возможности для лечения.
Когда результаты генетического теста оказались неутешительными, Миранда заявила, что не собирается сдаваться и продолжит искать возможности для лечения.
Вскоре она рассказала Марине, что ее мать якобы по старой дружбе обратилась за советом к известному кардиохирургу Лео Бокерия, и тот посоветовал одного известного российского генетика – Сергея Куцева.
По словам Миранды, у нее состоялась личная консультация с Куцевым, в ходе которой тот рассказал о существующем экспериментальном методе генетического лечения, который, по ее утверждению, уже семь лет применяется на практике и имеет собственную базу пациентов.
Лечение, как она описывала, предполагало введение инъекций в спинной мозг ребенка, которые, в зависимости от конкретной мутации, могли привести к улучшениям состояния на 20-30%, а в отдельных случаях – и значительно больше.
«Она [Миранда] говорила: Я так больше не могу, у меня абсолютное безумие. Ребенок ходит на огромное количество терапий, а воз и ныне там. За полгода – с утра до вечера – максимум какой-то микроскопический навык, и то половина потом слетает. А появляются только новые ужасные вещи», – вспоминает Марина.
По словам Миранды, у нее состоялась личная консультация с Куцевым, в ходе которой тот рассказал о существующем экспериментальном методе генетического лечения, который, по ее утверждению, уже семь лет применяется на практике и имеет собственную базу пациентов.
Лечение, как она описывала, предполагало введение инъекций в спинной мозг ребенка, которые, в зависимости от конкретной мутации, могли привести к улучшениям состояния на 20-30%, а в отдельных случаях – и значительно больше.
«Она [Миранда] говорила: Я так больше не могу, у меня абсолютное безумие. Ребенок ходит на огромное количество терапий, а воз и ныне там. За полгода – с утра до вечера – максимум какой-то микроскопический навык, и то половина потом слетает. А появляются только новые ужасные вещи», – вспоминает Марина.
Как отмечает дефектолог Ольга Кирюхина, «чудо-лечения» от РАС сегодня все еще не существует.
«К сожалению, тема расстройств аутистического спектра действительно до сих пор окружена множеством мифов и заблуждений. Этим нередко пользуются недобросовестные люди, предлагая «волшебные» методы лечения и дорогостоящие процедуры, не имеющие научной основы. Это особенно опасно, потому что родители часто находятся в поиске помощи и могут легко стать жертвами обмана».
Ольга отмечает, что аутизм – не болезнь, которую можно вылечить, а нейроотличность, особенность развития.
По словам дефектолога, сегодня существуют проверенные методы помощи детям с РАС, эффективность которых подтверждена научными исследованиями. Например, АБА-терапия – это метод, где нужные действия ребенка поощряются, чтобы формировать полезные навыки. Денверская модель раннего вмешательства использует игру как основной способ обучения маленьких детей, помогая им развивать речь, внимание и социальные навыки. Также Ольга отмечает пользу занятий с дефектологом и подхода DIR/Floortime, который строится на эмоциональном контакте и учитывает особенности каждого ребенка.
«Что касается «генетического лечения», стимуляции мозга, чудо-уколов и таблеток, или детокс-программ, которые иногда предлагают под видом терапии – на сегодняшний день не существует ни одного подобного метода с подтвержденной эффективностью. Наоборот, такие практики могут отвлечь от действительно нужной помощи и навредить», – указывает дефектолог.
«К сожалению, тема расстройств аутистического спектра действительно до сих пор окружена множеством мифов и заблуждений. Этим нередко пользуются недобросовестные люди, предлагая «волшебные» методы лечения и дорогостоящие процедуры, не имеющие научной основы. Это особенно опасно, потому что родители часто находятся в поиске помощи и могут легко стать жертвами обмана».
Ольга отмечает, что аутизм – не болезнь, которую можно вылечить, а нейроотличность, особенность развития.
По словам дефектолога, сегодня существуют проверенные методы помощи детям с РАС, эффективность которых подтверждена научными исследованиями. Например, АБА-терапия – это метод, где нужные действия ребенка поощряются, чтобы формировать полезные навыки. Денверская модель раннего вмешательства использует игру как основной способ обучения маленьких детей, помогая им развивать речь, внимание и социальные навыки. Также Ольга отмечает пользу занятий с дефектологом и подхода DIR/Floortime, который строится на эмоциональном контакте и учитывает особенности каждого ребенка.
«Что касается «генетического лечения», стимуляции мозга, чудо-уколов и таблеток, или детокс-программ, которые иногда предлагают под видом терапии – на сегодняшний день не существует ни одного подобного метода с подтвержденной эффективностью. Наоборот, такие практики могут отвлечь от действительно нужной помощи и навредить», – указывает дефектолог.
Впрочем, по словам Марины, окончательное решение попробовать пройти через операцию, было достаточно взвешенным. В разговоре она неоднократно указывала на то, что, если психиатрия настроена скептически по отношению к лечению аутизма, генетика в этом вопросе не стоит на месте:
«Чтобы понять природу и хоть как-то помочь ребенку, не найти волшебную таблетку, а именно улучшить качество жизни, есть, помимо психиатрии и поведенческого анализа, еще путь – поискать в генетике».
«Чтобы понять природу и хоть как-то помочь ребенку, не найти волшебную таблетку, а именно улучшить качество жизни, есть, помимо психиатрии и поведенческого анализа, еще путь – поискать в генетике».
В частности, Марина ссылалась на сайт treatable-id.org – международную базу данных по излечимым наследственным заболеваниям, которые могут проявляться симптомами, схожими с РАС.
«Если ты пойдешь к психиатру – тебе поставят психиатрическое заболевание. Но если пойдешь в генетику, можно найти реальную поломку. Там по каждому состоянию написано, что делать – где-то медикаментозно, где-то генно, где-то симптоматически», – объясняла она.
По словам Марины, в случае ее ребенка одна из таких генетических поломок действительно подтвердилась. Это и стало для нее точкой опоры в решении о способе лечения.
«Чтобы понять природу и хоть как-то помочь ребенку, не найти волшебную таблетку, а именно улучшить качество жизни, есть, помимо психиатрии и поведенческого анализа, еще путь – поискать в генетике».
«Если ты пойдешь к психиатру – тебе поставят психиатрическое заболевание. Но если пойдешь в генетику, можно найти реальную поломку. Там по каждому состоянию написано, что делать – где-то медикаментозно, где-то генно, где-то симптоматически», – объясняла она.
По словам Марины, в случае ее ребенка одна из таких генетических поломок действительно подтвердилась. Это и стало для нее точкой опоры в решении о способе лечения.
«Чтобы понять природу и хоть как-то помочь ребенку, не найти волшебную таблетку, а именно улучшить качество жизни, есть, помимо психиатрии и поведенческого анализа, еще путь – поискать в генетике».
К этому моменту у Миранды оставались крупные суммы, которые ей передала Марина – изначально под «высокодоходные вклады» на будущее ребенка. Позже, когда речь зашла о лечении, Миранда уверяла, что эти средства можно будет использовать для оплаты процедуры. Она говорила, что такие процедуры проводят за 500 000 рублей (свыше 6 000 долларов), но «своим» делали за 300 000 (около 3 800 долларов).
Все выглядело логично: средства уже вложены, операция может потребовать всего нескольких визитов к врачу. Улучшения, говорила Миранда, могли быть настолько значительными, что «больше не придется тратить безумные деньги на постоянную коррекцию». Вместе с тем, Марина нашла ряд англоязычных статей, подкрепляющих уверенность в существовании такой операции, и в итоге приняла решение рискнуть.
Перед операцией должна была состояться консультация. По словам Марины, консультант сам вышел с ней на связь, но с самого начала обозначил, что разговор должен оставаться строго конфиденциальным – из-за уникальности метода и того, что лечение еще не вышло на рынок, где впоследствии будет стоить в разы дороже. Консультация неоднократно переносилась: то из-за несоответствия графиков, то из-за командировок специалиста в другие страны для встреч с международными экспертами. Эти обстоятельства, наоборот, только усиливали веру в подлинность схемы – казалось, за ней действительно стоит серьезная и международно признанная медицинская программа.
Все выглядело логично: средства уже вложены, операция может потребовать всего нескольких визитов к врачу. Улучшения, говорила Миранда, могли быть настолько значительными, что «больше не придется тратить безумные деньги на постоянную коррекцию». Вместе с тем, Марина нашла ряд англоязычных статей, подкрепляющих уверенность в существовании такой операции, и в итоге приняла решение рискнуть.
Перед операцией должна была состояться консультация. По словам Марины, консультант сам вышел с ней на связь, но с самого начала обозначил, что разговор должен оставаться строго конфиденциальным – из-за уникальности метода и того, что лечение еще не вышло на рынок, где впоследствии будет стоить в разы дороже. Консультация неоднократно переносилась: то из-за несоответствия графиков, то из-за командировок специалиста в другие страны для встреч с международными экспертами. Эти обстоятельства, наоборот, только усиливали веру в подлинность схемы – казалось, за ней действительно стоит серьезная и международно признанная медицинская программа.
Исчезновение Миранды
Нину «инновационное лечение» Миранды не коснулось, однако в марте 2025 года наступил срок обещанной выплаты. Миранда объяснила задержку сменой страховой компании и «внутренней сверкой». А через 10 дней сказала, что деньги поступили, но появился еще один вклад – под 411% с минимальным порогом входа в 50 000. «Типа я свои все кладу. И если ты только 18 000 выведешь – то хватит». Нина согласилась.
Эти 18 000 Миранда действительно перевела. Затем пришло новое предложение – двухнедельный вклад под 270%, выплата по которому якобы должна была состояться 7 мая. Минимальный взнос – 30 000. Нина сообщила, что у нее есть 5 000, и Миранда ответила, что «будет искать». Позже Нина одолжила деньги у родственников и 24 апреля перечислила 23 000 долларов.
2 мая Миранда перестала появляться на занятиях. Сообщила, что у дочери болит зуб, и она поехала лечить его под наркозом.
В скором времени Марине и Нине Миранда сообщила о том, что ее дочь госпитализирована. «Она типа лежала с дочкой в больнице – с отравлением железом. Две недели она нам всем писала, что ее ребенок умирает, присылала фото, что они якобы в реанимации и так далее», – вспоминает Нина.
Нину «инновационное лечение» Миранды не коснулось, однако в марте 2025 года наступил срок обещанной выплаты. Миранда объяснила задержку сменой страховой компании и «внутренней сверкой». А через 10 дней сказала, что деньги поступили, но появился еще один вклад – под 411% с минимальным порогом входа в 50 000. «Типа я свои все кладу. И если ты только 18 000 выведешь – то хватит». Нина согласилась.
Эти 18 000 Миранда действительно перевела. Затем пришло новое предложение – двухнедельный вклад под 270%, выплата по которому якобы должна была состояться 7 мая. Минимальный взнос – 30 000. Нина сообщила, что у нее есть 5 000, и Миранда ответила, что «будет искать». Позже Нина одолжила деньги у родственников и 24 апреля перечислила 23 000 долларов.
2 мая Миранда перестала появляться на занятиях. Сообщила, что у дочери болит зуб, и она поехала лечить его под наркозом.
В скором времени Марине и Нине Миранда сообщила о том, что ее дочь госпитализирована. «Она типа лежала с дочкой в больнице – с отравлением железом. Две недели она нам всем писала, что ее ребенок умирает, присылала фото, что они якобы в реанимации и так далее», – вспоминает Нина.
Сообщение Миранды перед исчезновением
«С 1 по 13 мая она каждый день писала, что ребенок умирает, что ее достают с того света. Потом – что ее вот-вот выпишут. Потом – что она упала, потеряла сознание, и теперь дышит через кислородную маску. Это длилось больше десяти дней», – рассказывает Марина.
При этом Марина уже готовилась к поездке в Москву, куда, по словам Миранды, их должны были принять на лечение.
«13 мая она написала: «Все хорошо, нам ответили, нас ждут 14-го, а можно и 15-го. Берем билеты», – говорит. Я взяла на себя покупку – сказала, что билетов осталось мало. Попросила паспорта. Она ответила, что у нее их сейчас нет – пусть я возьму пока свои. Якобы ее мама уже все отправляла раньше».
Это было последнее сообщение, в котором Миранда выходила на связь. «На следующий день – тишина. Я прилетела в Москву с ребенком. Писала, звонила – ноль. Мама моя написала ей с незнакомого номера – сообщение было прочитано, но ответа не было. Тогда все и стало окончательно понятно».
При этом Марина уже готовилась к поездке в Москву, куда, по словам Миранды, их должны были принять на лечение.
«13 мая она написала: «Все хорошо, нам ответили, нас ждут 14-го, а можно и 15-го. Берем билеты», – говорит. Я взяла на себя покупку – сказала, что билетов осталось мало. Попросила паспорта. Она ответила, что у нее их сейчас нет – пусть я возьму пока свои. Якобы ее мама уже все отправляла раньше».
Это было последнее сообщение, в котором Миранда выходила на связь. «На следующий день – тишина. Я прилетела в Москву с ребенком. Писала, звонила – ноль. Мама моя написала ей с незнакомого номера – сообщение было прочитано, но ответа не было. Тогда все и стало окончательно понятно».
В мае 2025 года Миранда Товстик покинула территорию Грузии. По словам пострадавших, ее текущее местонахождение неизвестно, а полиция официально не раскрывает никаких деталей. По одной из версий, у Миранды есть и второй российский паспорт на имя Эки Шония.
По предварительным оценкам, как минимум десять семей понесли совокупные убытки на сумму более 150 000 долларов. Некоторые из них до сих пор выплачивают долги, взятые для вложений, а также стремятся самостоятельно найти мошенницу.
После ее исчезновения были утеряны все возможные каналы связи: телефонный номер, страницы в социальных сетях, мессенджеры. Редакция SOVA также пыталась выйти на контакт с Товстик, но безрезультатно.
Пострадавшие не исключают, что Миранда могла продолжить свою деятельность в другой стране – используя те же методы и манипулируя теми же чувствами, на которых была построена ее схема: страх, усталость и надежда на спасение ребенка.
По предварительным оценкам, как минимум десять семей понесли совокупные убытки на сумму более 150 000 долларов. Некоторые из них до сих пор выплачивают долги, взятые для вложений, а также стремятся самостоятельно найти мошенницу.
После ее исчезновения были утеряны все возможные каналы связи: телефонный номер, страницы в социальных сетях, мессенджеры. Редакция SOVA также пыталась выйти на контакт с Товстик, но безрезультатно.
Пострадавшие не исключают, что Миранда могла продолжить свою деятельность в другой стране – используя те же методы и манипулируя теми же чувствами, на которых была построена ее схема: страх, усталость и надежда на спасение ребенка.
